Значит ли это, что Узбекистану, Таджикистану и Туркменистану стоит готовиться к претензиям Афганистана на землю и воду
В середине этого месяца исполняется три года с тех пор, как из Афганистана были окончательно выведены американские войска. Это давало повод обратить внимание на эту страну: что изменилось там после возвращения движения Талибан к власти? Тем более, что совсем недавно в Казахстане оно было выведено из списка террористических организаций. Но недавно талибы дали новый повод взглянуть на Афганистан: официальный представитель их правительства заявил, что власти страны "намерены провести новую демаркацию границы", "работа идет по определению прошлых границ на основе новой стратегии с обновлением демаркации". Значит ли это, что нашим соседям — Узбекистану, Таджикистану и Туркменистану — стоит готовиться к претензиям Афганистана на землю и воду? Как это может отразиться на ситуации в регионе в целом? Ratel.kz побеседовал об этом с известным казахстанским экспертом, кандидатом философских наук Рустамом БУРНАШЕВЫМ.
— Рустам, много лет от талибов "ждали" возможной военной экспансии на территории северных соседей, но, похоже, сейчас звучит иное преломление возможных в будущем региональных проблем? Ведь в регионе чреваты разбирательства по поводу территорий, водных ресурсов, "уточнения" границ.
— По поводу экспансии — это всегда была "пугалка". Специалистами она всерьез не рассматривалась, потому что у талибов никогда не было идеологии экспансии.
— Здесь не все так просто, на мой взгляд. В свое время, в свой первый приход к власти, Талибан официально поддерживал сепаратистское движение в Чечне, делал жесткие заявления в адрес Узбекистана и Таджикистана. В 1999 году, когда они вышли на северные границы Афганистана, в Алматы срочно слетелись все президенты стран постсоветской Азии, кроме Туркменбаши; прилетел премьер России Виктор ЧЕРНОМЫРДИН — вырабатывали общую позицию. Наверное, в теме Талибана этот контекст не стоит забывать.
— Тогда такая реакция была понятна: они незадолго до этого появились на политической арене, еще не было ясно, чего можно от них ожидать, где границы их намерений и политических амбиций. Да и дебют был громким и жестким: пленение российского самолета в Кандагаре, жестокая казнь бывшего президента Афганистана Мохаммада НАДЖИБУЛЛЫ. Но потом стало ясно, что устраивать современный и специфичный для нашего региона аналог "крестового похода" они не собираются. Много произошло геополитических событий, которые заметно повлияли на политику талибов. Иллюстрацией может служить эволюция их взаимоотношений с Москвой. Однако фобии первых лет знакомства с талибами закрепились, зажили своей жизнью, и у нас еще много лет сами себе придумывали страхи. Да, как возможную реальность нужно было рассматривать угрозу идеологической экспансии, и то не прямой, а косвенной. Не в том смысле, что они будут убеждать какие-то части общества в наших странах строить исламские государства, а что происходящее в Афганистане будет восприниматься как некий образец для наших внутренних фундаменталистов. Такое восприятие было вполне возможно: постсоветские страны Центральной Азии и Афганистан находятся в одном религиозном поле, в одном ханафитском мазхабе. Но сейчас видно, что и это не актуально, по крайней мере, в текущей ситуации.
Что касается вопроса о водопользовании, то он ожидаем: давно было понятно, что при нормализации ситуации в Афганистане он актуализируется, и это надо учитывать. В Узбекистане еще в конце 1990-х годов эту тему рассматривали как некий риск, что талибы исходят из модели водопользования, которая работает по шариату, а у нас она не работает, и обсуждалось, как это можно будет согласовывать.
Территориальный аспект тоже звучал давно. Еще в 2011 году, когда в Кабуле было проамериканское правительство, об этом говорили. Но здесь нужно понимать важный момент: речь не шла о том, что между Афганистаном и его северными соседями какие-то "неправильные границы". Говорилось, что у Афганистана значительная часть границ проходит по рекам: с Таджикистаном, Узбекистаном, Туркменистаном, есть такие участки с Пакистаном и Ираном. А реки имеют особенность менять свое русло, соответственно, и граница меняется.
— Здесь можно вспомнить советско-китайскую историю, связанную с реками Амур и Уссури.
— Совершенно верно. Знаменитый конфликт вокруг острова Даманский отчасти был спровоцирован этим. Или это, как минимум, выступало в качестве повода для конфликта. Но история знает и мирные примеры разрешения таких споров. В Афганистане этот вопрос ставился уже в 2011 году. Власть сменилась, но тема не ушла: у талибов есть своя модель строительства национального государства, которая будет включать фиксацию символических вещей, а где-то и не символических, таких как тема границ. Но все эти вопросы — режим использования приграничных рек, уточнение прохождения границы — совершенно нормальны, логичны и связаны даже не с движением Талибан, а с нормализацией ситуации в Афганистане.
— А не может ли оказаться так, что сейчас обращение к этим темам — это нормальный этап государственного строительства, а в будущем данный вопрос окажется конфликтогенным?
— Не думаю. Здесь ведь не выдвигаются территориальные претензии, речь идет о юридическом и практическом закреплении режима функционирования границ. Поскольку претензий нет, это будет решаться в ходе переговорного процесса, если вообще будет решаться.
— Но ведь заявление правительства талибов указывает на то, что проблема существует?
— Возможно, речь идет об идеологическом заявлении: "мы хотели бы определить границы, и когда-нибудь, лет через пятьдесят, мы этим займемся". Возможно, это заявление — часть работы Талибана на постепенное международное признание. Они поднимают нормальный правовой вопрос, для решения которого должны встречаться межправительственные делегации, и тем самым происходит фактическое признание правительства талибов.
— С учетом климатической и демографической динамики в регионе, не станут ли водные ресурсы приграничных рек "яблоком раздора"?
— Если не договариваться и не искать компромиссы хотя бы в шестистороннем формате — с участием всех стран Центральной Азии, включая Казахстан и Афганистан, — и просто смотреть на климат или демографию, то проблемы неизбежно возникнут. Поэтому обсуждать темы водопользования необходимо, особенно учитывая, что в Афганистане активно строят канал Кош-Тепа от русла Амударьи. Всем нужно понимать, на какой объем воды можно рассчитывать. Есть ли сейчас по этому вопросу активный политический диалог между странами Центральной Азии? В публичном пространстве этого не видно, но обсуждаются перспективы — что будет, когда канал заработает на полную мощность?
— Как быть соседним с Афганистаном странам в связи с этим проектом и его последствиями?
— Дипломатическим путем помешать реализации этого проекта никто не может. Более того, есть понимание, что Афганистан имеет право на этот водозабор — это совершенно нормально. Вопрос состоит только в доле водозабора. Здесь могут возникать разные представления о справедливости и правах. Правда, в отличие от вопроса о линии прохождения границы, в этом вопросе есть конфликтный потенциал. Как это решается на данном этапе, неясно. Возможно, на двустороннем уровне диалог идет между Кабулом и Ташкентом, Кабулом и Ашхабадом, но вне публичного поля. Президент Узбекистана не раз высказывался по этой теме, и трудно представить, что власти в Душанбе и Ашхабаде просто сидят и наблюдают за развитием ситуации. Но если говорить о реальной основе для серьезного военного конфликта, то на данный момент ее нет.
Фото: Siddiqullah Alizai / AP.
ПОДЕЛИТЬСЯ СВОИМ МНЕНИЕМ И ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ ВЫ МОЖЕТЕ НА НАШЕМ КАНАЛЕ В TELEGRAM!
