Жениться он не хотел, хотя осмеливался думать иногда в самых сокровенных своих мыслях
Бекжан знал, чего хочет. Чужие мнения и советы, сплетни, даже собственное отражение в зеркале перестали его волновать, когда он понял, что никто никогда не будет им доволен сполна. Для всех он был сумасшедшим, а для себя - человеком в маске.
Лет пять назад в дальнобое на севере он потерял по половине от обеих ступней ног, и частично - рассудок из-за контузии. Причиной стала драка и несколько часов лежания на морозе. Пальцы ног ампутировали, руки удалось спасти.
Девушка, из-за которой и завязалась кровавая потасовка деревенских мужиков с Бекжаном, пострадала еще больше. Ее наказали в воспитательных целях. Загуляла с чуркой - групповое изнасилование. Так молодые и не расписались. Она молча уехала в неизвестном Бекжану направлении, а он - в свой далекий южный аул.
По возвращению домой начал лечиться. Ходили сначала по врачам, как полагается, а после нескольких мучительных месяцев в психлечебнице, таскались по изгонителям злых духов, задувателям узелков, закалывателям черных овец в полнолуние, даже иглы назначали глотать.
Результат не заставил себя долго ждать. Больной начал попивать, иногда без надежды, потом беспросветно, пока в конец не спился до арыков. Тогда люди записали его в обычные алкаши, жалели, наливали похмелиться, а душевнобольным он стал считаться значительно позже.
Единственный, кто "не жалел" Бекжана, изнурительно верил в его излечение, неутомимо подбадривал и поддерживал, был его старший брат Жансерик. Особенно после того, как спас несчастного от веревки. Снял бездыханное тело, бившееся в конвульсиях, перерезав старый аркан ржавым секатором.
Потом сам внезапно умер. Защищая общественное имущество от конокрадов.
Тогда Бекжан и оставил водку. Ушел головой в работу. Копал огороды, чистил туалеты, вкалывал на хлопковых полях, ночами стерег сады, впахивал везде, где была возможность.
Еще занимался самолечением, ставил на себе разные эксперименты. Пил литрами масло, ел целый месяц один арбуз, нырял в ледяной пруд, прожевал все травы, которые растут в ауле, по-серьезному чистился от глистов и паразитов. Однажды сел на двухнедельную голодовку, параллельно работая, и чуть не сдох.
Самоотверженный, почти каторжный физический труд и экстремальные методы самоврачевания давали ему не то чтобы надежду на излечение... Он не возлагал на будущее никаких ожиданий, и тем более надежд. Истязания телес доставляли ему захватывающую радость приключений. И чувство контроля над своей жизнью.
Пить не хотелось, постепенно перестал думать о самоубийстве. Даже начал ходить на аульские тои и другие разные сборы. Его, конечно, не приглашали как гостя, но за помощь в хозяйстве давали празднично покушать, иногда и денег.
Оттого что не пьет и не разговаривает ни с кем по душам, среди родственников и односельчан Бекжан был “лишним”. Чтение туалетной бумаги (когда-то аульской библиотеки, растасканной после закрытия) делало это расстояние еще больше. Однако “психом” и чудаком в глазах общества его сделало специфическое чувство юмора.
К примеру, мог сидеть где-нибудь на похоронах. А там старухи распускают зловонные комментики и шушукаются о том, кто рыдал искренне, кто нет. "Ойбай, брат его аж из города приехал, и ни слезинки не уронил, беті сідік шашып тұр. Жена одела платье в цветочек, а сын как дымкормеген стережет мясо. Масқара, көтек!".
И наслушавшись такого, Бекжан однажды ка-а-ак заорет: "Ойба-ай, атам-а-ай! Қайда кеттің, жетіміңді тастап?!” (На кого оставил сироту?). Театрально грохнулся на колени и начал бить себя по ушам. Потом резко остановился, встряхнулся, и тут же сел кушать поминальный плов. Двумя руками. Старух хватил удар.
Натуральный псих. Молодые новенькие снохи, усердно соскребавшие жир с посуды, чуть не задохнулись от подавленного смеха. Если бы не риск навсегда потерять лицо и сравняться с пылью в глазах уважаемых людей, завелся бы дичайший ржач.
С отцом у Бекжана были обычные отношения - холодные, немногословные, отчужденные. Диалог на личную тему о чувствах и переживаниях случался раз в год и начинался с настраивания задушевных струн за несколько дней. "Ну, че там с этим... хмм... анау... əкең-ң, мейлі қойш...".
В этот раз он мучился уже больше трех недель. Нервное напряжение дошло до того, что старик не мог сидеть вместе с сыном за одним столом и начал кушать отдельно. Когда случайно встречались глазами, Жаманкул плевался, фоново бормотал матом и бессознательно махал одной рукой вниз.
Передать через мать, объяснить недвусмысленными намеками, скрыть чувства местоимениями не получалось. И Бекжан понял, в чем дело. Жениться на вдове погибшего брата он точно не мог. Но, как оказалось, отца больше тревожил другой вопрос. Все ли там у сына в порядке с аппаратом?
Когда наконец узнал, что все хорошо, с Жаманкула отлегло и даже зацвело на душе. Естественно, он сделал лицо полное отвращения, к себе сентиментальному, но уже помечтывал о хорошем. Впервые со дня смерти старшего сына у него прояснился взгляд и появилась надежда.
Только одного не учел старик, как думал Бекжан. Кто захочет замуж за сумасшедшего без копейки за душой? Еще и сына ядовитого старика, которого весь аул ненавидит. И когда он узнал, что это дочь механизатора Марата, вернувшаяся от мужа немного умалишенной из-за побоев, то, как ни странно, успокоился.
Жениться он не хотел, хотя осмеливался думать иногда в самых сокровенных своих мыслях. Изгой, да теперь станет еще большим посмешищем. Псих женился на двинутой, ага. Какова ирония!
В то же время ему было все равно, наоборот даже успокаивало, что такую невесту не придется чересчур смущать своим нескладным существованием. Пусть. Чтобы родители успокоились и дома ходили некто "келин". Тем более отца не переубедишь.
Это все были домыслы человека, выпавшего из общества. Человека, как он себя безопасно ознаменовал, "лишнего", не обремененного обязательствами перед традициями и приличиями. Но когда он ее увидел, все страхи вернулись.
Уверенность сумасшедшего юмориста, которую он скурпулезно рисовал все эти годы, гордое безразличие, отчужденность и забавные игры в психа испарились в один миг. Появились помутнение в глазах, ком в горле, дрожь в коленях и чувство приятной тревожности.
Его ожидания о сумасбрендившей бездетной старой женщине, которую, как ему преподнесли, нужно "спасти", взяв замуж, потерпели крах. Жулдыз хоть и была измученной и уставшей, глаза у нее были удивительной красоты, а лицо по-детски доброе.
После вечера знакомства молодых за общим столом, Бекжан понял, что она такая же как он - изгой, предмет насмешек и сплетен, но никак не "сумасшедшая".
Жизнь пошла совсем другим чередом.
Фото: pxhere.com
