Несколько секунд - и клацнувшие челюсти щипцов замкнулись на зубе. Пациент, мыча, медленно сползал с кресла
- Не могу! Нет и еще раз нет! Я не хочу, чтобы ты у меня захрюкала! Такую ответственность я на себя брать не хочу!
- Что значит "захрюкала"? Почему я должна хрюкать?
Мария Федоровна – пожилая женщина с красиво уложенными волосами оттенка "красное дерево" и прекрасным цветом лица сложила наманикюренные руки на груди и покачала головой:
- Да он корешками в гайморовую пазуху пророс. Если я его удалю, то ротовая полость и гайморовая соединятся, и при дыхании будет слышен такой вот хрюкающий звук. Что тогда делать будем? Нет, я не возьмусь. Хочешь, езжай на Розыбакиева, там есть такой Эдуард Ильич, может он возьмется. Он по удалению в городе первый. Поговори с ним, снимок покажи, может, он не побоится. Ну, давай, скажешь, мол, от Марии Федоровны.
Иришка печально поплелась домой. Зуб ни на минуту не давал забыть о нем – ноющая боль с гадким подергиванием не проходила. К болевым ощущениям прибавились грустные мысли – проросшие куда не надо корешки зуба представлялись Иришке похожими на огромные корни столетнего дуба, заполнившими собой ее череп. Будущее представлялось ей печальным, но она заставляла себя не думать о нем.
Дома Иришка положила на десну таблетку анальгина, размоченную в воде, боль утихла, но белые огромные корни, переплетенные, как осминожьи щупальца, не выходили у нее из головы. Жить так было невозможно, и ранним утром следующего дня Иришка отправилась в лечебницу на Розыбакиева.
На улице было холодно и сумрачно.
Любая поездка за пределы ее ареала, а именно, старого центра, в котором проходила вся Иришкина жизнь с рождения, была для нее проблемой. Иришка понятия не имела о номерах и маршрутах автобусов, названия неизвестных улиц ни о чем ей не говорили, приходилось обращаться с вопросами к людям на остановках, чего Иришка ужасно не любила. Так что поездка в лечебницу была для нее не только способом избавления от досаждающего ей зуба, но и настоящим подвигом.
Зима в Алма-Ате и так не самое лучшее для города время года, а уж зима девяносто третьего была совсем дрянной. С ее наступлением в городе исчезли краски, все стало черно-серым, и только различные оттенки черного и серого вносили некоторое разнообразие в эту унылую палитру. Солнце вообще не появлялось на бетонной поверхности того, что еще недавно было небом. Казалось, этот несчастный застывший город покрыли серой крышкой, такой плотной, что нездоровое дыхание горожан, зловонные автомобильные выбросы и дым от кормящейся плохим углем теплостанции собрались в черное облако, росту которого ничто не могло помешать, и это облако легло на улицы и дома густым смогом.
Город, который до сих пор не мог избавиться от последствий перестройки и утопал в мусоре, задыхался. Городские службы, по-видимому, находились в зимней спячке – фонари не работали, улицы не очищались от грязного клочкастого снега, с крыш свисали гигантские льдины, тротуары были затянуты блестящим антрацитовым льдом, отшлифованным тысячами ног горожан.
Иришку охватило странное чувство – казалось, все пространство вокруг нее было наполнено символами и знаками, предупреждавшими ее о грядущей беде.
Отгоняя от себя тревогу, Иришка забралась в грязный автобус с побитым боком, лихо подкативший к остановке. Оказавшись в жаркой влажной толчее и глотнув смрадного кислого запаха, Иришка невольно затаила дыхание и с ужасом рассматривала пассажиров. Это были люди, с которыми она обычно не встречалась – неопрятные пожилые женщины в клочкастых шапках, с синими веками и красными губами, старухи в потерявших форму и цвет лохмотьях, молодые люди с наглыми ухмылками в черных, надвинутых до самых глаз, шапочках. Иришка порадовалась тому, что предусмотрительно надела ремешок от сумочки с деньгами на шею и спрятала ее под плотно застегнутую куртку.
- Эх,эх,эх,эх – ой-ёоооо! – неслась из кабинки водителя, разгоняя остатки сна, громкая разухабистая музыка.
- Люди не могут слушать такое, это ненормально, когда это слушают добровольно, – подумала Иришка. Но некоторые пассажиры даже подпевали этой, как видно всем им знакомой, мелодии.
Удачно вырвавшись из автобуса, потирая онемевшую от сдавливания руку, Иришка оказалась в совершенно незнакомом ей убогом районе города, застроенном старыми домами за покосившимися заборами.
Задавая вопросы встречным пешеходам, пару раз поскользнувшись на ледяном тротуаре, Иришка доплелась до двухэтажного старого здания с осыпавшейся местами штукатуркой. Возле грязного крыльца на стене красовалась криво прибитая гвоздями табличка с надписью "Стоматология".
-Прям антисанитария какая-то, - подумала Иришка, поднимаясь по скользким цементным ступенькам.
Внутри лечебницы было темно и жарко. Резко пахло хлоркой. Иришка отдала свою куртку невыспавшейся старухе - гардеробщице, злобно бросившей на грязную стойку кривой алюминиевый номерок.
В тесном коридоре перед нужным ей кабинетом на разнокалиберных старых стульях сидели несколько печальных полусонных людей, и Иришка беспрепятственно приоткрыла обшарпанную дверь.
В кабинете, помимо привычных для любого медицинского учреждения старых советских шкафов с марлевыми задергушками на стеклянных дверцах и столика с разложенными хирургическими инструментами, хромированный злобный вид которых мог повергнуть в бегство любого смельчака, были прикручены к полу два старых зубоврачебных кресла, между которыми стояло ведро, наполненное кровавыми ошметками и ватными комками.
На одном из кресел сидел мужчина с открытым ртом и выпученными от напряжения глазами. Стоящий спиной к двери человек небольшого роста в грязном медицинском халате делал пациенту укол в десну. Несчастный страдальчески мычал и дергал головой.
- Дверь закройте! – закричал стоматолог, повернувшись к Иришке.
- Извините, я только спросить, я от Марии Федоровны… Вы же Эдуард Ильич? Она порекомендовала… -залепетала Иришка.
- Ааа, ну что ж вы молчите, - подобревшим голосом сказал врач, - проходите, садитесь.
И он гостеприимно показал Иришке на пустующее кресло.
- С острой болью пациент! - гаркнул он в открытую дверь, откуда донесся жалобный ропот сидящих в очереди.
- Так, что там у вас?
Он залез ей в рот немытыми пальцами и покачал больной зуб.
Жилистые руки эскулапа, не прикрытые короткими рукавами халата, увенчивались гигантскими, не соответствующими его росту и прочим статям кистями с толстыми крепкими пальцами.
- Руки маньяка! - подумала Иришка и рассказала ему о возникшей проблеме и об опасениях Ирины Федоровны.
- Да ерунда! - закричал Эдуард Ильич, разглядывая снимок. - Мы и не такие удаляли! Рраз - и все. Оплатим сначала, у вас же без сдачи?
Он цепко схватил протянутую ему купюру и спрятал ее в карман халата. Собственно, его радушие было как раз обусловлено тем, что в отличие от бесплатных пациентов, пришедшие по рекомендации оплачивали его услуги, причем вне кассы.
Эдуард Ильич набрал в стеклянный шприц лекарство из ампулы и велел Иришке широко открыть рот.
Иришка понимала, что ей следовало проверить, взят ли шприц из стерилизатора, каково название лекарства и цела ли ампула, но робость помешала ей задавать эти вопросы. Приходилось надеяться на удачу.
Увидев вблизи своего лица бесцветные выпуклые слегка косящие глаза врача, Иришка зажмурилась и повиновалась. Раздался щелчок – это игла проколола надкостницу. Иришка почувствовала болезненный укол, десну стало распирать от закачиваемого в нее лекарства. Иришка замерла, превозмогая боль, и через секунду с облегчением почувствовала, что она исчезает. Челюсти наливались тяжестью, как будто лекарства было введено чрезмерно много. Губы одеревенели .
- Посидите, пока схватится, - сказал Эдуард Ильич и, взяв сверкающие щипцы, направился к прежней жертве.
Несколько секунд - и клацнувшие челюсти щипцов замкнулись на зубе пациента. Огромная рука Эдуарда Ильича, сжимавшая рукоятки щипцом, напряглась, рывок – но с ужасающим скрежетом щипцы сорвались. Пациент застонал.
-Твою ж мать! - закричал стоматолог, - отломился кусок! Ну ладно, мы его сейчас!
Он вновь наложил щипцы и стал тянуть зуб. Раздался скрежет, но зуб не сдавался. Пациент, мыча, медленно сползал с кресла.
Иришка, сидящая с открытым ртом из-за чугунной, налитой тяжестью челюсти, не сводила глаз со стонущего мужчины. Внезапно она поняла, что ее свитер стал влажным от пота. Взявшие начало за ушами, две тоненькие струйки стекали за воротник. Иришка попыталась стереть эти струйки руками. Руки ее дрожали.
Врач, казалось, впал в профессиональный экстаз. Он крутил щипцы своими сильными руками, подбадривал себя и пациента матерщиной и заверениями, что "сейчас мы его разом", при этом стараясь коленкой удержать несчастного в кресле.
- Сидеть! - вдруг заорал он в момент, когда пациент практически повис всем своим весом на удерживаемых двумя руками врача щипцах.
Этот крик вывел Иришку из состояния оцепенения.
Она медленно поднялась с кресла и направилась к двери. Врач, увлеченный борьбой с непокорным зубом пациента, обернулся к ней, когда она уже выходила в коридор.
- Куда пашшла?!! А ну на место!! – крикнул он ей вслед, но Иришка уже была в безопасности.
Она забрала свою куртку у гардеробщицы, вышла на крыльцо и с удовольствием вдохнула морозный воздух, показавшийся ей чистым и свежим.
По дороге до остановки с каждым шагом настроение ее улучшалось и, дожидаясь автобуса, она поняла, что сковывающий ее со вчерашнего дня оцепенение отступило и на душе по совершенно непонятной причине стало вдруг легко и радостно.
Возможно, это было всего лишь действие введенного ей обезболивающего средства.
- Ай-я-я-я –яй! Ай-я-я-я-яй! – приговаривала, глядя на нее толстая тетка в сером пальто и в пуховом платке, лишавшем ее шеи. Тетка походила на огромное серое яйцо.
- Что такое? – спросила Иришка.
- Я все видела! Как так можно? Не стыдно перед доктором-то?! – сердито спросила тетка.
- Нет! – ответила Иришка и, как могла, улыбнулась ей своими замороженными губами.
Чувство онемения пропало только к вечеру.
А зуб не болел больше никогда.
Источник: страница Наталии Тартаковски в Facebook. Публикуется с разрешения автора.
Фото из открытых источников.
