Бывшая гражданка Казахстана Диана Гончарук – о том, как в действительности относятся к детям в Америке
…Ваш сайт напомнил. Сначала - о том, как я в первое время в Штатах удивлялась, встречая блондинистых голубоглазых родителей со смуглыми детьми с раскосыми глазами. А потом – как я еще больше удивилась, узнав, что, когда эти усыновленные детишки вырастают, приемные родители предлагают им выбор: остаться с ними или уехать на родину.
Это касается и казахстанских детей. И когда их американские родители устраивают им праздники в казахском стиле, они делают это всё по той же причине: не хотят, чтобы дети забывали свою родину.
Потому что - давайте скажем главное - они (родители) о них (детях) заботятся.
Поэтому - как можно было ввести мораторий на усыновление казахстанских детей гражданами США и отнять шанс на счастье у тех малышей, у которых этот шанс был единственным?
Да, здесь, как и в любой стране, время от времени происходят трагедии. Но поверьте, трагедии с усыновлёнными детьми в США происходят гораздо реже, чем с родными. Службы по защите ребёнка (Child Protection Services) пристально наблюдают за положением дел в приёмных семьях. Маленькая ссадина или синяк на коленке могут послужить началом большого расследования с лишением родительских прав и даже криминальным приговором в итоге. Маленький повод может стать огромной проблемой для родителей и детей. Ведь это не только благополучие усыновлённого ребёнка, но и вкладываемые государством деньги. А уж считать прибыль и отдачу от своих инвестиций американцы умеют!
Более того, рядовой гражданин страны всегда рад выполнить свой социальный долг и внести вклад в благоустройство системы. Американцы - общество соучастливых и небезразличных, которые никогда не откажут в помощи, а уж забота о старике или ребёнке - на уровне личной проблемы.
Однажды соседские дети забежали к нам во двор. Я предложила им сыр и печенье, которые малышня умяла моментально. Мой американский муж бросил реплику: «Похоже, детей плохо кормят дома, почему департамент по защите детей не займётся расследованием дел в этой семье?»
И займутся - стоит только позвонить. Как любая госструктура (США и не только), служба по защите детей пропитана бюрократизмом, инструкциями и правилами. Расследования этой службы настолько строги и серьёзны, что порой доходят до абсурда...
«Мы должны понять, безопасно ли вашим детям жить с вами»
Приведу очень личный и очень страшный для меня пример. У меня на заре моей иммиграционной адаптации чуть не отняли детей. Глебу тогда было девять, а Еве два года. Вдруг раздался телефонный звонок. Противная и злая американская госслужащая сообщила, что департамент защиты прав детей проводит расследование в отношении... меня. В рамках расследования она должна нанести визит к нам домой для проверки обстановки, в которой живут мои дети. Я не сдержалась и начала орать, что никого не звала в гости и если она хочет со мной встретиться, то пусть приглашает к себе в офис. Я обрушилась на эту тетку со всем отчаянием, которое может быть у свежего иммигранта с его шоком от нерешаемых проблем с адаптацией в чужой стране. Похоже, на другом конце провода не ожидали такой реакции и растерялись.
- ОК. Я вам перезвоню, и мы назначим приём.
Я бросила трубку и разревелась. Что за ерунда? Что это значит: «мы должны понять, насколько это безопасно - оставить вам ваших детей»? Почему они хотят забрать у меня моих собственных сына и дочь?! Никто не будет любить их больше, чем я и приносить большие жертвы, чем принесла я, привезя их в страну «равных возможностей».
...А всё это произошло из-за небольшого даже не синячка – следа от моих пальцев на плече Глеба. Он учил уроки и просил помощи – а как я могла ему помочь? Сама ничего в его учебниках не понимала... Замученная проблемами, издерганная, я схватила сына за предплечья, повернула лицом к себе и сказала: «Ты понимаешь, мне очень трудно. Я не могу тебе помочь, но ты должен хорошо учиться. Ты у нас в доме мужчина. Я очень надеюсь на тебя». Я сжала Глебкины детские и ещё пухлые плечики так сильно, что остались пятна от моих пальцев.
На следующий день мы пошли делать прививки. Мой муж отвёз нас в поликлинику: он был и водителем, и переводчиком, и всем, что нам было тогда нужно, чтобы приспособиться в новой обстановке и новом обществе. Когда медсестра увидела пятна, то спросила, что это такое. Мой сын скупо, по-мужски ответил: «Не знаю». А мой американский муж, как все правильные и законопослушные американцы, добавил: «Это его мама так схватила, когда он не сделал уроки». У медсестры округлились глаза, она извинилась и вышла из кабинета. Через пару минут появилась врач: «Я прошу прощения, но я должна написать рапорт в департамент защиты прав детей»...
Я чуть не упала со стула. С тех пор всё и началось. Какие-то агенты посетили школу, где учился Глеб. Беседовали с ним, учителями, нашими соседями. Они побывали в детском саду, куда я водила Еву. Без моего ведома и согласия осмотрели детей на предмет «побоев и издевательств». Я, конечно, сходила в этот департамент, где высказала им свои претензии о том, какую (точнее, никакую) помощь в иммиграционной адаптации я получила от школы и структур по защите детских прав...
К счастью, для нас всё закончилось благополучно. То ли информация о жестоком обращении с детьми не подтвердилась, то ли американские чиновники поняли про меня что-то еще, но мои дети остались со мной.
Подарки для российских родственников от американской мамы
Несмотря на строгость и монументальность системы, многие родители сами обращаются за помощью к государственным детским/подростковым службам за помощью. Разве это не говорит о том, что этим службам доверяют? Например, моего мужа, когда ему было 12 лет, родители (папа - профессор ботаники и мама - госслужащий) поместили в заведение, которое является аналогией стандартной подростковой колонии.
Но - даже с учётом перегибов системы - детей здесь очень любят. И, поскольку мы сегодня говорим об усыновленных, – вот вам еще пара историй из сотни, которую я услышала или увидела собственными глазами в США.
У моего сына был одноклассник, русский мальчик, которого в 11-летнем возрасте усыновила одинокая американка. Дженнифер была небогата, но морально и материально делала для Саши всё. Она в свои 40 с лишним лет начала учить русский язык, занялась фотографией, потому что Саша, еще живя в детском доме, мечтал о фотоаппарате. Раз в год Саша ездил в Россию, чтобы навестить своих родственников, и Дженнифер всегда покупала для них подарки. И, возвращаясь к началу нашего разговора: когда Саша вырос, он мог решить, уехать домой в Россию или остаться с ней. Он закончил университет и остался с Дженнифер, которую называет мамой.
Мой бывший коллега Дирк с женой усыновили двух мальчиков из Уругвая. У них была дочь, и они решили, что могли бы воспитать ещё одного ребёнка. Когда они оформляли документы на усыновление темнокожего глазастого южноамериканского мальчика, оказалось, что у малыша в этом детском доме есть старший брат. Недолго думая, американская пара усыновила обоих. Парни выросли, получили хорошее образование и тоже решили не оставлять своих родителей. Дирк никогда не скрывал, что он усыновитель и тоже отпускал сыновей домой в Уругвай, чтобы те не теряли связь с родиной и своей национальной культурой.
И самое главное: здесь добрые истории об усыновлении никого не шокируют, о них нечасто пишут в газетах. Такие истории лишь вызывают большое уважение как к детям, так и родителям. Потому что, когда обездоленный ребёнок обретает семью, в мире становится чуть больше света и счастья. И препятствовать этому бессмысленными законами, по меньшей мере, нечеловечно...
