Максим Крамаренко: Говорить о реальном политико-экономическом единстве региона пока рано
Руководитель информационно-аналитического центра «Институт Евразийской политики» Максим Крамаренко считает, что несмотря на заметные успехи стран Центральной Азии в сфере интеграции, говорить о реальном политико-экономическом единстве региона пока рано. В интервью Ratel.kz он рассказал о ключевых препятствиях, роли внешних игроков, перспективах китайской и российской стратегий в регионе, а также о том, какую позицию занимает Казахстан в процессе сближения государств Центральной Азии.
Отсутствие конкретики и конкуренция
Так, заметный сдвиг в положительную сторону произошел в сфере общего водно-энергетического комплекса. Страны Центральной Азии взяли курс на институционализацию взаимодействия и принятие конкретных соглашений, направленных на решение текущих проблем сезонного дефицита воды и энергии, а также на подготовку к вероятным негативным климатическим изменениям. Между Казахстаном, Кыргызстаном и Узбекистаном подписано несколько протоколов по совместному управлению водно-энергетическими ресурсами, предусматривающих балансировку зимнего дефицита энергии и летнего дефицита воды для ирригации.
Принятая в 2024 году стратегия адаптации к климату в ЦА, затрагивающая современную проблематику Аральского моря, уже привела к стабилизации уровня воды в нем благодаря совместным усилиям.
Положительные результаты заметны и в сфере экономической кооперации стран региона, чего удалось достичь за счет развития товарно-транспортной логистики и сопряжения различных маршрутов на их территории. Ключевую роль здесь играют соответствующие инициативы двух ведущих государств региона – Казахстана и Узбекистана.
Однако таких признаков общего политико-экономического пространства, как таможенный союз, постоянно действующие наднациональные органы или единая валюта, пока нет. Мы можем лишь констатировать заметный прогресс в региональной интеграции по ряду направлений, но до полноценного политико-экономического единства еще далеко.
– Что, на ваш взгляд, является главным препятствием на пути углубления сотрудничества между странами региона – экономические различия, конкуренция элит или внешнее влияние?
– Главным препятствием, на мой взгляд, является сочетание всех обозначенных факторов: конкуренция элит, исторические претензии и, безусловно, внешнее воздействие. Но основным из них все же является именно внешнее воздействие.
После распада СССР сохранилась фобия, что суверенитет постсоветских республик может быть утерян. Поэтому элиты с определенным недоверием воспринимают предложения о создании интеграционных объединений, где неизбежно приходится делиться частью суверенитета, передавая часть политической воли наднациональным органам.
Исторические претензии, обострившиеся после ликвидации Советского Союза, сегментировали общее политико-экономическое пространство. Новые государства начали формировать собственную идентичность на основе мифов и исторической политики, призванных объяснить их отличие от соседей. Так как эти «другие» использовались как точка отталкивания, не обошлось без старых, почти забытых в советский период обид или вновь созданных мифов. К этому добавились и территориальные споры, возникшие после распада СССР.
Внешнее влияние проявляется, прежде всего, через политику сдерживания, проводимую рядом государств, стремящихся сохранить свое доминирование в экономическом и политическом плане на глобальном уровне. Мы наблюдаем противодействие крупным интеграционным форматам, предполагающим участие всех стран Центральной Азии в общих экономических пространствах – будь то ЕАЭС, инициатива «Один пояс, один путь» или концепция Большого Евразийского пространства.
Государства, оказывающие дезинтеграционное воздействие на евразийское пространство, опираются именно на фобии центральноазиатских элит и на историческую проблематику, создавая очаги нестабильности у границ Китая и России – тех стран, которые, напротив, заинтересованы в том, чтобы Центральная Азия оставалась для них стратегическим пространством безопасности. В ответ на это негативное воздействие интеграционные модели Китая и России направлены на обеспечение устойчивого развития стран региона через экономическое сотрудничество.
Проблемы, которые объединяют
Водно-энергетический кризис остается центральной проблемой региона, связанной с распределением воды между «верхними» (Кыргызстан, Таджикистан) и «нижними» (Казахстан, Узбекистан) странами. Климатические изменения лишь усиливают этот кризис.
Миграционная проблематика в большей степени затрагивает Кыргызстан, Таджикистан и частично Узбекистан. Экономики этих стран во многом зависят от денежных переводов трудовых мигрантов. Кроме того, именно в миграционной среде распространяются религиозно-экстремистские идеи.
– Насколько устойчив формат «Центральная Азия +» и способен ли он перерасти в постоянную интеграционную структуру, сопоставимую с ЕС или АСЕАН?
– Это интересный вопрос, особенно на фоне обсуждений о возможном углублении интеграционных процессов в Центральной Азии вплоть до создания общего политико-экономического пространства. Однако сегодня формат «Центральная Азия +» является лишь платформой для диалога, где страны региона выступают одной стороной переговоров с другими субъектами международных отношений.
Пока в этом формате не появилось объединяющего института – наднационального органа, бюджета, обеспечивающего его деятельность, или ратифицированной всеми странами правовой базы. Поэтому сравнивать его с ЕС, ЕАЭС или АСЕАН некорректно – это все равно что пытаться объединить в одну категорию яблоко и реку.
Большая китайская игра
Действительно, этот проект стал объединяющим фактором для стран Центральной Азии, однако, как отмечают многие эксперты, «ОПОП» остается мощным драйвером именно функциональной интеграции. Благодаря ему создаются автомобильные и железные дороги, строятся трубопроводы, усиливается связанность стран региона и улучшается доступ на внешние рынки, что способствует их вовлеченности во внешнюю торговлю.
В то же время Китай выстраивает двусторонние отношения с каждой страной, избегая политико-экономической интеграции региона, которая могла бы стать инструментом коллективного давления на Пекин.
– Как изменился баланс влияния между Москвой и Пекином в регионе за последние годы? Можно ли говорить, что китайское экономическое присутствие трансформируется в политическое и идеологическое влияние?
– Действительно, баланс влияния меняется из-за наращивания экономического присутствия Китая, за которым следуют и другие формы влияния.
Москва по-прежнему сохраняет статус гаранта безопасности, опираясь на связи в сфере обороны, особенно со странами – участницами ОДКБ. Для поддержания этого статуса России, возможно, стоит рассмотреть расширение мандата ОДКБ, включая противодействие нарративным войнам.
Россия также остается основным направлением трудовой миграции из стран региона. Однако в сфере торговли и инвестиций Москва все активнее конкурирует с Пекином. Эта конкуренция особенно проявилась в начале 2025 года, когда то Китай, то Россия занимали позицию главного торгового партнера Казахстана.
Следом за экономическим влиянием Китай постепенно усиливает политическое и гуманитарное присутствие. Пекин фактически контролирует значительную часть транспортной инфраструктуры региона, а также может использовать принципы «долговой дипломатии»: страны, имеющие перед ним значительные обязательства, вынуждены учитывать интересы КНР при принятии решений.
Китай заметно активизировался и в гуманитарной сфере. В 2025 году в Урумчи прошла конференция министров образования стран ЦА, в Алматы состоялся форум китаеведов при поддержке посольства КНР, а в Бишкеке – конференция, посвященная гуманитарному сотрудничеству. Китайская сторона объявила о росте инвестиций в гуманитарные проекты, включая совместные кинопроизводства. Все это подтверждает, что экономическое присутствие Китая постепенно трансформируется в политическое и идеологическое влияние.
Российский фактор
Помимо создания единого экономического пространства в Евразии, Россия готова инвестировать в развитие энергетики стран региона. Так, Узбекистан и Казахстан планируют строительство атомных электростанций с участием российской стороны и использованием ее технологий.
Сдерживающим фактором в отношениях между Россией и странами Центральной Азии выступает влияние третьих сторон, заинтересованных в нанесении Москве стратегического поражения. В результате предпринимаются шаги по разрыву экономических связей с Российской Федерацией и созданию торгово-транспортных маршрутов, обходящих ее территорию.
– После событий в Украине как изменилось восприятие России среди центральноазиатских элит и обществ? Возможно ли совместное пространство «Россия – Центральная Азия» в новых геополитических реалиях и при каких условиях это стало бы взаимовыгодным?
– События на Украине, начиная с 2014 года, оказали заметное влияние на восприятие России в регионе. Если говорить об элитах, то они начали демонстрировать «мягкое дистанцирование» от Москвы. Такой подход необходим, чтобы не обострять отношения с Западом и не подвергать свои страны риску дестабилизации.
Общественные настроения в целом следуют за позициями элит, однако здесь заметно влияние западных информационных каналов, продвигающих нарратив о вине России в украинском конфликте и риске «повторения сценария» в других постсоветских республиках. Иногда отдельные блогеры подхватывают антироссийские или даже русофобские тезисы, но широкой поддержки у населения подобные идеи не находят. Общества Центральной Азии сохраняют критическое мышление и не склонны принимать внешние нарративы без анализа.
Отвечая на вторую часть вопроса, отмечу, что пространство «Россия – Центральная Азия» уже существует. Его признаки – безвизовый режим, широкое использование русского языка, а также схожие подходы к интерпретации ряда ключевых событий общего прошлого. Да, в новых геополитических условиях предпринимаются попытки фрагментации этого пространства, однако его устойчивость возможно сохранить за счет совместных инфраструктурных и экономических проектов.
К числу таких инициатив можно отнести создание Евразийского транспортного каркаса – системы магистральных коридоров север–юг и восток–запад, соединяющих Азию, Европу и Ближний Восток. Их сопряжение превращает Центральную Азию в ключевой транспортный перекресток, увеличивает грузопотоки на 40% и укрепляет связанность региона как внутри, так и с Россией.
Одно ядро – Казахстан и Узбекистан
Казахстан действительно является экономическим лидером: в 2025 году ВВП страны оценивается примерно в $300 млрд, что составляет более половины совокупного ВВП региона. Узбекистан с показателем $110–120 млрд демонстрирует более высокий темп роста – около 6,2%. При успешной реализации реформ, инициированных президентом Мирзиеевым, к 2030 году экономика Узбекистана может сравняться с казахстанской. Совместно две республики формируют до 80% ВВП Центральной Азии.
Экономики двух стран взаимодополняемы: Казахстан является лидером в нефтегазовом секторе и логистике, а Узбекистан – в текстильной, сельскохозяйственной и энергетической отраслях. Казахстан выполняет роль главных ворот для транзита по направлению Восток–Запад, тогда как Узбекистан благодаря транзиту через Афганистан становится ключевым узлом маршрута Север–Юг (в Индию через Пакистан).
В 2025 году Казахстан и Узбекистан подписали соглашение о стратегическом партнерстве, предусматривающее координацию позиций на международных площадках, в том числе в рамках ШОС. Это усиливает общий голос региона на международной арене. Таким образом, можно говорить о формировании дуального ядра интеграции Центральной Азии.
Что касается внешнеполитического балансирования Астаны, то здесь ключевую роль играет принцип прагматичной многовекторности. Казахстан готов сотрудничать с любыми международными партнерами – при условии, что это способствует благосостоянию народа и не наносит ущерба национальному суверенитету.
В экономической сфере Казахстан активно взаимодействует с Китаем, Россией, ЕС и США; в сфере безопасности участвует в деятельности ШОС и ОДКБ; а форматы «Центральная Азия +» используются для развития региональной связанности и практического сотрудничества между соседними странами.
– Как вы видите стратегическую роль Казахстана в будущем Центральной Азии – посредник, лидер или «мост» между крупными центрами силы?
– Казахстан способен выполнять роль государства-коннектора – связующего звена, продвигающего интересы всех стран Центральной Азии. Это подразумевает, прежде всего, развитие торгово-экономических связей с государствами АСЕАН, Европейским союзом, Организацией тюркских государств, странами Ближнего Востока и другими партнерами.
Реализация этого потенциала будет способствовать укреплению безопасности, стабильности и взаимовыгодного сотрудничества во всем регионе Центральной Азии.
Фото: Ratel.kz
